Роман-боевик «Партизан. Защитник Государства» // Кирилл Кащеев

29. ВЧК

В дверях гостиницы я закончил наконец то, от чего меня отвлекла Юля своими трусиками: ревизировал соцсети, благо это заняло не так много времени: сотня групп с клишированными названиями типа «подслушано Кислодрищенск» и «ЧП Кислодрищенск» опубликовали предложенные мною новости с видео. Не так уж и много, если учесть, на сколько я задолбался вводить капчу. Впрочем, этого было достаточно, репосты понесли информацию дальше. Телеграмм каналы отреагировали менее бодро, но качественнее: среди публиканов были и очень крупные.

Погуглив, я выяснил интересную для себя вещь: штаб контртеррористической операции находился не в Красном, а вполне себе в Добром.

В Красном же разворачивался полевой госпиталь Минобороны и, очевидно, концентрировались силы и средства для охвата Города с этой стороны. А в Добрый мне не попасть никак: он на другом берегу Реки, и с противоположной стороны от Города. Кружными путями — километров триста, не меньше. До Ялты вам не дойти, Киса. Что остаётся? А остаётся только здание УФСБ по г. Красному. Уточнив в интернете адрес, я направился на автобусную остановку. Городишко, оказывается был не таким уж и маленьким: пятьдесят тысяч жителей и десять автобусных маршрутов. Я‑то по своему высокомерию жителя крупного города считал Красный деревней из трёх сараев — из конца в конец пятнадцать минут прогулочным шагом. Тот факт, что в нём есть крупный целлюлозно–бумажный комбинат, несколько серьёзных оборонных предприятий, и машиностроительных заводов, я знал, но как–то игнорировал.

Автобус пришёл быстро и был полупустым. И кондуктор, и пассажиры веди себя как обычно, словно и не было Чрезвычайного положения: власть справлялась наличными силами, и привлекать гражданских лиц и организации к работам необходимости пока не было. Хотя правовой статус ЧП такое предполагает.

Здание Управления представляло собой маловнятное здание из силикатного кирпича, облицованного плиткой, хоть и недавно отремонтированное, но всё равно — далеко не особняк конца XIX века, как региональная управа.

Я сделал пару вдохов, и потянул тяжёлую дверь.

Фойе было небольшим, квадрат пять на пять метров, и как будто очень тёмным. Хотя на самом деле освещение было вполне нормальным, просто стенная плитка была глубокого тёмно–синего цвета и съедала свет. Да и зашёл я с солнечной улицы.

В помещении было три бронированных двери, одно бронеокно, за которым сидел дежурный прапорщик, рамка металлодетектора возле него и письменный стол со стулом. На столе была стопка бумаги, офисная ручка на цепочке, ящик с прорезью «для корреспонденции» и телефон. Видимо, для внутренней связи. Камер было восемь: четыре под потолком, по одной перед каждой дверью, и над окном дежурного. Мне явно к нему.

Я прошёл сквозь рамку, мерзким писком обматерившей мой нож и сказал прапору:

— Здравствуйте, я курьер от ополчения, — я замялся — Мне нужен кто–то, кто занимается…

— Подождите, — голос из динамика оборвал меня.

Чекист снял трубку внутреннего телефона, что–то сказал, что–то услышал, положил трубку и вновь включил микрофон:

— Ожидайте за рамкой. Сейчас к Вам выйдут.

— Добро, — я кивнул и сделал шаг обратно, снова вызвав визг аппаратуры. У нас в корпусах института такие же стоят. Только выключенные. Ибо на «неведомых» деньги выделять смысла нет, а обоссаный ЧОП «Секира», как и всякий ЧОП, не имеет права не то что на личный досмотр, а даже на проверку документов.

Ждать пришлось совсем недолго, минут пять. Дверь возле дежурки отворилась, и ко мне вышел крепкий суховатый парень в джинсах и бордовой футболке без рисунка. Лет ему было около тридцати, светлые волосы и гончие повадки. Степан, только на двадцать лет моложе. Опер. Хосспади, их что, на ксероксе печатают? Они же правда одинаковые.

— Здравствуйте.

— Здравствуйте, — он кивнул мне. — Пойдёмте.

Чекист махнул рукой, приглашая меня за собой. Я пожал плечами и повиновался. Третий писк рамки заставил сотрудника обернуться.

— Вы вооружены?

— Нет. Только телефон и складной нож, — я вытащил оба предмета из карманов.

Он безразлично махнул рукой, типа «похуй» и мы прошли в «застенки кровавой гэбни».

В застенках оказался вполне обычный коридор, отделанный хорошо, но без намёка на шик. По коридору ходили люди. В основном — в штатском, хотя попадались и в чёрной чекистской форме. Звуков глухих ударов из кабинетов не доносилось, криков пытаемых — тоже.

Очень к месту я вспомнил фразу, которой однажды поразил меня Лёха–Степан: «Чекисты — это те же менты, просто с другой подследственностью». В ФСБ работают такие же опера, такие же следаки, просто работают они не по жуликам из «службы безопасности сбербанка» и бытовухе, а по террористам, шпионам и коррупционерам. Ну ещё наркобизнес щемят, на пару с теми же ментами и следкомом. По большому счёту весь этот ареол легенд, как положительных, так и отрицательных — всего лишь мифы. А так — это обычные люди. Правоохранители.

Мы свернули на лестницу и пошли вверх. И тут моё некоторое разочарование «обычностью» комитетчиков пошатнулось: навстречу нам прошли два супермена. Нет, не педики в красных трусах поверх синих колготок, а реальных суперменов. Габаритами они как минимум не уступали Сантику из Президентского полка. Только вот это были не молодые срочники, а матёрые волкодавы, первобытная мощь которых ощущалась кожей. На лацканах их тёмных пиджаков алели крошечные значки. Щит и меч. Госбезопасность. Всю жизнь искренне считая себя сделанным правильной частью тела, отнюдь не пальцем, я положительно охуел, ощутив себя щуплым очкариком рядом с ними. Потом подобрал челюсть с пола и догнал оперативника.

Мы поднялись на верхний этаж и зашли в один из кабинетов. Мой спутник указал мне на стул для посетителей, а сам подошёл к небольшому столику в углу, и включил чайник.

— Чай? Кофе? — спросил он не оборачиваясь.

— Чай. Сахара одну ложку.

Чекист поставил на стол передо мной две кружки, присел напротив, за компьютер, и только тогда сказал:

— Вообще говоря, Вы уже почти опоздали со своей информацией.

— Почему? — спросил я, отпивая глоток чая.

— Потому что разведка обстановки в Городе завершена. Обработка данных заканчивается. Техника и люди сконцентрированы вокруг, и через несколько часов войдут в Город и начнут наводить порядок, — он безразлично уткнулся в монитор, и стал что–то делать, щёлкая мышью.

— Что, даже узнавать не будете, что я привёз?

— Почему? Буду. Рассказывайте, гражданин ополченец, — он пожал плечами не отрываясь от экрана.

— Я не ополченец я, можно сказать, мимо проходил… — я хотел было выдать свою легенду, но фейсер оторвался от компьютера и грубо оборвал меня, резко переменившись во взгляде и тоне:

— Послушай, Юра. Давай ты не будешь держать меня за идиота, а сам косить под дебила. Ты сейчас сам, по–доброму расскажешь мне всё, а я подумаю, как помочь вам со всем, что вы натворили.

— Я… — и вот тут я похолодел. Я не представлялся. Документов у меня никто не спрашивал, и даже разовый пропуск на мою персону не выписывали. Хотя, по идее, должны были, — Я не…

Вместо ответа чекист сделал ещё два клика, и развернул ко мне монитор. На мониторе был я, вернее, не только я. Это явно было видео с беспилотника, с небольшой высоты, с отличной увеличивающей оптикой и высоким разрешением съемки. Мы с Ландышем шли от гаража где я трахал Лясю, к гаражу, в котором грузил диссидента. Вот я выбрасываю обломок «Моры».

— Семёнов, Юрий Солиевич, при рождении — Халил Солиевич Худайберды. Студент четвёртого курса лечебного факультета ГГМУ. Пропуск на твоё имя лежит на моём столе со вчерашнего дня — чекист продемонстрировал мне бумажку.

— Как вы…

— Молча, Юра, молча. Или ты думаешь, что возведённая вами фортификация останется незамеченной? Почти всё население кооператива установлено ещё вчера. Система распознавания лиц — она чтобы лица распознавать. И работает не только в московском метро. Когда ты вчера со своей девушкой и этим дедом, Богомягковым, уехали в сторону Красного, всё в общем–то стало ясно, — опер не орал, но откровенно давил, нависая надо мной через стол. — Было только непонятно, почему ты не появился сразу, а дед ничего внятного не показал. Но всё равно решили тебя не задерживать, а к ночи всё выяснилось, когда ты выложил видео в сеть.

— Дед был здесь? — я снова опешил, так и не опомнившись с того раза.

— А ты как думаешь? Протокол его допроса во–о–он в той папке — он показал на шкаф за моей спиной — Показать, извини, не могу. Сам понимаешь, — он хищно ухмыльнулся. — Так что давай, рассказывай что натворили.

Тут чекист совершил ошибку, видимо думая, что дожал меня и дал мне две секунды а раздумья. И я опомнился. Передо мной опер, не следователь и не дознаватель. Если деда допрашивали, то в рамках какого уголовного дела? Папки без надписей на корешках, и вообще какие–то левые. В общем меня просто берут на понт, причём из самых дешёвых, и даже без особой цели. Из спортивного интереса, так сказать и от неверия в ценность моей информации: флешка в комп так до сих пор и не была вставлена.

— А ну заглох и сел на место! — рявкнул я.

От такой борзости опер охуел и на секунду потерял дар речи, набирая воздух для ответного ора. Этой секунды мне хватило на то чтобы окончательно взять себя в руки.

— Давай для начала познакомимся. Как меня зовут ты знаешь. А кто ты? Фамилия? Звание? Должность? — это я проговорил скороговоркой и на два тона ниже.

Комитетчик закрыл рот, сел обратно, ухмыльнулся и отсалютовал мне кружкой: молодец, мол, проверку прошёл.

— Капитан Садило Виктор Александрович. Оперуполномоченный Федеральной Службы Безопасности России. Ксиву показать, или на слово поверишь?

Я почувствовал себя идиотом. Меня таки развели. Смысл наезда был не в том чтобы развести меня на признание в совершении преступлений (хотя я, в какой–то момент даже прокрутил в голове свои вчерашние выстрелы), а всего лишь уточнить мой статус в ополчении. Получилось, что довольно высокий. Ну и между строк читался открытый намёк на то, кто тут папа, мама и жалобная книга.

— Ладно, не дрейфь, Ковпак. Всё будет нормально, — он отставил кружку в сторону, облокотился на стол. — Итак, я Вас слушаю.

— Вы флешку то в комп вставьте, — я тяжело вздохнул, утёр выступивший на роже пот. Две минуты разговора укатали меня как пара суперсетов по мешку с песком. Минуты так на́ три каждый. Причём я был скорее в роли мешка. — А на счёт натворили… Да хуйню в общем–то: взяли в плен и допросили с пристрастием диверсанта из сопредельного государства, под шумок спиздили эмиссара ИГИЛ с заместителем. Ну и по мелочи: завалили до взвода боевиков–исламистов, беглых зеков немного проредили и в целом микрорайоне создали силы самообороны, восстановив частично нормальную жизнь.

Хотелось бы сказать, что Садило (что за мудацкая фамилия!) от сказанного подавился, но нет, совершенно спокойно открыл ящик стола, достал адаптер и наконец воткнул карточку в комп. Монитор развернул так, чтобы было видно обоим. Начал он с папки «фото», бегло прощёлкав фотки исполненных бармалеев и копии страниц тетрадки с их пальцами. Его лицо выражало полное безразличие. То ли никого не узнал, то ли не подал виду.

Поднявшись на уровень вверх, чекист занялся просмотром видео. Панорамы города, что я снял из броневика его ожидаемо не заинтересовали: он закрывал их после пары стоп–кадров. Оно и понятно: с беспилотников всё видно не сильно хуже. Только спросил:

— Почему все видео без звука?

— Патамушта, — отрезал я. Звуковые дорожки я удалил просто на всякий случай.

Рейд в ОВД «Сосновый бор» заинтересовал Виктора чуть больше, но тоже не слишком.

— Вот этот открой, он со звуком, — я ткнул пальцем в значок с допросом Михайлы.

Он открыл. Несколько минут мы сидели молча, пока говорил диверсант. Когда ролик закончился, комитетчик помолчал немного и спросил:

— Он жив?

Я кивнул.

— И даже относительно цел.

— На сколько?

— Ну у него сломан нос, пара рёбер, пальцы на руках частично отсутствуют, частично сломаны. Остальное — мелочи. Ожоги, синяки, царапины — заживёт само. В общем в ближайшее время сам не подохнет. Что касается рассудка — мы его ломали быстро и очень жёстко, но я думаю он вскоре придёт в себя или уже пришёл. Он очень сильный, гад. Не знаю, будет ли он до конца жизни ссаться по ночам, но для следственных действий он вполне пригоден.

— А остальные про которых ты говорил? Эмиссары ИГИЛ?

— Они не допрашивались. Времени не было.

— Но они живы? И находятся там же, в кооперативе?

— Да, в овощных ямах разных боксов, изолированные друг от друга, без еды и питья, во избежание эксцессов.

Капитан ГБ побарабанил пальцами по столу, а потом сказал:

— Знаешь что? А я тебе за это даже денег заплачу. Десять… нет, даже пятнадцать тысяч. Идёт?

— Я не за деньгами сюда пришёл… — удивлённо ответил я.

— Молодец. Но с деньгами оно веселее. Тем более сейчас. Жизнь наладится через неделю, вряд ли меньше. Со всего федерального округа сюда стягиваются силы и средства, в Вышней Горе уже три «Руслана» село, и то на восстановление одних только коммуникаций уйдёт минимум дней семь–восемь. Когда очухается всё остальное — можно только гадать. А жрать что–то надо, верно? Так что давай мы с тобой напишем пару бумажек, я тебе дам денег, мы ещё поговорим и разойдёмся, — он достал из принтера два листа бумаги, подвинул мне и дал ручку. Я послушно их взял.

— Шапки никакой не надо, заголовка тоже. Просто пиши: Я, Семёнов Юрий Солиевич, такого–то года рождения, паспорт серия и номер такие–то, даю добровольное согласие… — он остановился, наткнувшись на мой вопросительный взгляд. Бумага осталась нетронутой.

— Пиши, Юр, пиши.

— Зачем? — я демонстративно отложил ручку, и сцепив пальцы в замо́к, положил на них подбородок, поставив локти на стол.

— Чтобы всё было официально… Ладно, ладно. Во–первых у меня план по вербовке стоит, и его надо как–то выполнять. Да и денег иначе я тебе заплатить не смогу. Пиши, тем более, что тебя эта бумажка по существу ни к чему не обязывает, скорее на меня ответственность накладывает.

— Это как же?

— Ну например если вдруг тебя убьют, и выяснится, что причиной этому послужила наша дружба — я сяду. Причём без скидок и поправок на ветер. Сама бумага будет засекречена и ляжет в твоё агентурное дело, к которому даже из сотрудников Конторы мало кто имеет доступ.

— Ага. Это только если ваш архив не захватят диверсанты, типа тех, что намедни целый город в центре России схавали и не подавились. Те самые диверсанты которых вы прохлопали. Лично ты прохлопал, а мне пришлось разгребать за тобой говно, вместо того чтобы мирно постигать на парах урологию. Не так? — я решил попробовать надавить на него в ответ. Поглядим на реакцию: не только же ему меня прощупывать.

Чекист поднял руки:

— Да, мы прохлопали, даром что работаем не в Городе, а здесь. Всё равно виновны. Вся Контора виновна. И я в том числе. Более того, мы все уже запасаемся вазелином впрок, потому что знаем, что ебать будут всех, причём долго, с повтором не вынимая. И твои бумажки — это ещё одна моя личная капелька вазелина. Которую я прошу продать мне за пятнадцать тысяч рублей. Да и не только за деньги. Можешь смеяться над формулировкой, я тебе дружбу предлагаю. Будут какие–то проблемы — права у тебя отберут или документы какие–то понадобится сделать быстрее чем положено — просто позвони мне. Порешаем. Полной индульгенции во всём не обещаю, но что смогу — сделаю. Слово офицера. — Он посмотрел мне в глаза, потом добавил:

— И да. При попытке вооружённого захвата архив уничтожается. Причём не просто папки в камин кидают, это слишком долго. Там какая–то специальная система для этого есть, но подробностей я не знаю.

Молчали мы секунд пять, потом я сказал:

— Хорошо, я напишу. Но ответь перед этим на один вопрос, человек со словом офицера. Как так получилось, что когда это говно началось, сразу же не вмешалась армия? — я говорил медленно и тяжело роняя слова. — В десяти километрах от Города, рядом с НПЗ есть деревня Грязево. Там — воинская часть в/ч номер х/з. Мотострелковый полк. Две с половиной тысячи человек, с техникой и тяжёлым вооружением. Где они?! Почему не пришли на помощь?! — заканчивал я со злобой, почти с ненавистью. За время моего выступления, чекист мрачнел лицом, и даже как будто проявил настоящие эмоции, а не те, которые показывал согласно методической разработке «общение и перевоплощение в оперативно–розыскной деятельности». Он отставил кружку, задумчиво выпустил из лёгких воздух, изобразив губами что–то вроде «пу–пу–пу», побарабанил пальцами по столешнице, принимая решение.

— Хорошо. Эта информация пока для служебного пользования, её пока не опубликовали, так как не решено ещё когда и как её подать. Я тебе ничего не говорил, а ты ничего не слышал. Идёт?

— Добро, — я кивнул.

— Как только был предан сигнал о вооружённом мятеже в Городе, полковнику Поливанову был отдан приказ выслать в Город разведгруппы и более никаких действий не предпринимать до особого распоряжения. Он приказ нарушил. Поднял полк в ружьё, погрузил в машины и отправил наводить порядок. Видимо думал, что всего лишь протестуны охуели и ОМОН не справляется. А как увидят его «зелёных человечков» — леворадикалы разбегутся, а мамкины оппозиционеры резко вспомнят что на завтра ещё домашку надо делать.

— Ну и? Я в общем–то его понимаю.

— Дорогу на Грязи знаешь?

— Ездил туда пару раз на стрельбище, — я кивнул, под ложечкой нехорошо засосало.

— Значит знаешь, там есть участок дороги, километра полтора, через лес проходит. Даже не лес, а так… Перелесок, НПЗ от населённых пунктов отделить. Вот в этом лесу они все и остались.

— Как?! — несмотря на то, что я был готов, у меня глаза на лоб полезли.

— Минная засада. Даже огневого налёта не было. Там вообще никого не было. Нет ни окопов, ни лёжек, ни секретов — ни хуя. Может один человек на дереве сидел, который кнопку нажал, и всё. Колонна втянулась в лес целиком, двенадцать КамАЗов, пять БТР, пара БМП и КШМ. А потом лес взорвался. МОНки тяжёлые видимо на деревьях висели, с множественным перекрытием по всей длине массива, с двух сторон. Ещё какие–то противобортовые мины — я не силён в минно–взрывном деле, только в сводке читал — в общем броню тоже пожгли. Из всей колонны уцелел только УАЗ головного дозора. Его просто пропустили.

— Блядь… — я сидел шокированный услышанным. — Полтора километра трассы заминировать. Скрытно. Вручную. Со сплошным поражением. Это ж сколько надо мин? Сколько надо времени и личного состава?!

— Сапёры говорят — фура мин, взвод сапёров, и сутки ползать раком не разгибаясь и оправляясь под себя, — флегматично пояснил Виктор.

— И что? Никто не спасся? Весь полк там лёг?

— Три батальона. Один батальон остался в расположении, и то это по большей части материально–техническое обеспечение, штаб, тыловики и всё такое. Сам Поливанов сгорел в КШМке. Предположительно. Остовы стоят там до сих пор, наземная разведка не проводилась. Теперь, я думаю, ты понимаешь, почему мы пока не суёмся в Город сколь–нибудь крупными силами. Ждём пока сюда перекинут всех наличных роботов. ВСЕХ. Даже из Сирии.

— Даю добровольное согласие… Что дальше? — я опустил голову и взялся за ручку. Голос у меня сел.

— С органами ФСБ России. Всю полученную во время сотрудничества информацию обязуюсь хранить в тайне, — он сделал паузу, пока я своим дёрганым врачебным почерком допишу предложение. — В целях конспирации буду использовать псевдоним… Придумай как будешь подписываться.

— Мефодий, — сказал я, подумав секунду.

— Пиши Мефодий, — он безразлично пожал плечами. — Всё. Дату не ставь, только подпись, и давай мне.

Я протянул ему лист.

— Оригинальный псевдоним у тебя. Мне в основном приходится иметь дело с персонажами сказок: Колобок есть, Буратино. Проститутка одна Орлеанской Девственницей назвалась. А ты один — именем.

— Приятно выделиться из массы, — ехидно заметил я. — Что дальше?

— Дальше пиши расписку: получил денежные средства в размере пятнадцать тысяч рублей, цифрами и прописью. Подпись — Мефодий.

— А писать за что — не надо?

— За что — я напишу в рапорте о встрече с агентом, и в двух словах обозначу в отчёте о расходовании денежных средств. Тебе налом, или отправить куда?

— Давай налом, — я махнул рукой.

Виктор полез в карман и отсчитал мне из бумажника три пятитысячных.

— На этом всё? Я могу идти? — спросил я, пряча деньги в карман.

— Ха! Размечтался! Деньги получил и свободен? Нет, поговорим ещё. У меня кстати печеньки были где–то. Будешь?

— Буду. И чаю тоже надо бы добавить. Разговор, чувствую, будет долгий.

— Ну это как пойдёт, — он встал с места и пошёл наливать чай. Через пару минут передо мной появилась тарелка с повидловым печеньем, а кружка наполнилась кипятком, получила ещё один пакетик чая и кубик рафинада. Чекист достал телефон, включил на нём диктофон и сказал:

— Встреча с агентом Мефодием, — посмотрел на меня и пояснил — Это личная запись, на её основе я буду писать рапорт, а потом сотру. А теперь рассказывай.

— Что именно?

— Давай с самого начала. С момента когда ты понял, что в Городе начался вооружённый мятеж и попытка свержения власти.

— Ну попытки свержения власти не было. Город просто разрушили, власть брать никто не пытался. Моё личное мнение — это диверсионно–террористический акт, сопряжённый с геноцидом, — мне нужна была пауза для обдумывания показаний. — Узнал я о произошедшем около часа дня, от Ильи Артюха, по телефону, он — от своего знакомого сотрудника госбезопасности, имени которого я не знаю. Так же по телефону.

Я выдал сокращённую версию наших приключений, опуская ненужные подробности, типа избиения прикладом владельцев поцарапанных автомобилей, стрельбы по гопникам (вообще существование в нашем отряде Степана я счёл за благо проигнорировать) и прочих более мелких происшествий. Зато я в красках расписал рейд в ОВД, спасение фельдшерицы и выдачу АКС‑74У сотруднику вневедомственной охраны, хотя последнее, закономерно особого интереса не вызвало. Зато когда я перешёл к описанию Марка Юльевича и характеристики его вотчины, Виктор оперативно нашёл фрагмент видеоразведки этого района, и задал уйму вопросов по организации укрепления и персоналиях, что там держали верх. А во время рассказа о столкновении с бандитами на трассе и пленении диверсанта, я даже набросал от руки схему боя.

Я сожрал всё печенье, трижды наливал чай и один раз выходил в туалет, пока мы беседовали.

Когда же Виктор потихонечку начал задавать вопросы, касающиеся уже самого кооператива и происходивших там событий, я отрезал:

— Всё в подробностях изложено а журнале боевых действий ополчения и других их документах. Вам выдадут всё, сразу, и без лишних вопросов. А что касается меня… Ты же предлагал мне дружбу? Вот и удружи: меня в этом кооперативе не было. Ни Юры Семёнова, ни сексота Мефодия. Мефодий вчера рано утром свалил оттуда, неся в клювике информацию для тебя. Хорошо? А Юра Семёнов вообще там ни разу не был.

— Так ведь на записи ты есть. Опознан системой, внесён в базу. Не сотрёшь ведь.

— Придумай что–нибудь. Ты же гэбист. А где вступают в дело интересы государственной безопасности, там начинают спотыкаться законы физики, а не то что какое–то сраное уголовное право. Разве не так?

— Ты преувеличиваешь мои возможности, — чекист выключил диктофон. — Но ты прав, на сегодня достаточно. Мне ещё бумаг писать до жопы. Номер мой запиши. И подпиши так, чтобы не бросалось в глаза. Витя-КГБ — не надо.

— Ага. Запишу «Вика», — подъебка на грани фола, даже за ней.

— Да хоть Наташа. Если потом твоя девушка не звонила устраивать разборки, — сальную шуточку из репертуара люмпенов он проигнорировал начисто.

— Добро. Мой телефон тебе надо? — зря спросил я.

Виктор подавился чаем от смеха.

— У меня есть.

— Тогда ладно. Я пошёл?

— Да, иди. Пропуск держи, сдашь на выходе. Не заблудишься, или проводить?

— Не заблужусь, — я отрицательно мотнул головой и встал. Ноги, надо сказать, основательно затекли, жопа тоже. Контора солидная, а стулья неудобные.

Уже взявшись за дверную ручку, я спросил, без иронии и даже вроде бы с надеждой:

— Скажи мне, чекист. Что теперь будет? Ответит кто–то за то, что сделали с Городом? За сотни срочников в лесу, за тысячи погибших ментов, врачей и просто… русских людей? Ответят те, кто это сделал, а не просто проморгал?

Виктор задумался на несколько секунд, подбирая слова:

— Ответят, Юр, ответят все, и за всё. Ибо ещё в лето тысячу девятьсот девяносто девятое, в Астанинской проповеди сказано пророком: «Мочить в сортире». И с тех пор их мочат. Живыми берут только по необходимости, и то — по возможности. А когда в Сирии сбили наш самолёт и убили лётчика, если ты помнишь, сорок турецких матерей получили своих сыновей по частям.

Я вспомнил эту историю. Она очень мельком прошла в наших СМИ. Недели через две после того как майор Филиппов крикнул «Это вам за пацанов!», бегущей строкой в новостях дали информацию, что курды устроили засаду на турецких военных. Положили сорок два человека, в основном лётчиков, и исчезли. А до этого сидели довольно тихо, обстреливая блокпосты и совершая мелкие теракты. А тут раз! И разом сорок пилотов угрохали. У кого мозги были — поняли. В Стамбуле поняли точно. Я почесал в затылке:

— Тут взводом не отделаться. Дончанам придётся за такое даже не Киев брать. До Львова топать придётся.

Чекист пожал плечами:

— Может и до Львова. А может — и до Брюсселя. Поживём — увидим. Там на верху разберутся. Наша задача, каждого на своём месте делать то, что зависит от нас.

— Аминь, — сказал я и вышел вон.