Роман-боевик Партизан. Защитник Государства - Кирилл Кащеев

27. Ирина

Когда машина тронулась, я наконец разобрался с оборудованием: навигатор включил и положил на приборную панель, ноут забросил к Софье на заднее сиденье, а карту памяти убрал таки в носок. А то вдруг и вправду… окислится.

Сзади раздались всхлипы. Обернувшись, я увидел что Софья глотает слёзы. Чёрт… Похоже её действительно проняло. А мне что делать? В растерянности я посмотрел на водителя. Тот ухмыльнулся, вынул из кармана носовой платок, и неявным движением передал мне. Платок был простой, бязевый, с незамысловатым голубым узором. Не новый, но чисто выстиранный и выглаженный. Я протянул его Соне.

Шофёр вёл машину уверенно, как и подобает человеку с большим стажем.

Я подтянул к себе ружьё. Моя родная «Сайга‑410К» с насадкой «парадокс» ничуть не изменилась с утра, когда я отдал ствол отцу. Оттянув затвор (всякое оружие всегда считаю заряженным!), я проверил наличие патрона в патроннике: пусто. А что у нас в магазине? В магазине у нас картечь. Я подумал ещё секунду и оставил как есть, только патрон дослал и предохранитель на место поднял. Магазины отправились по карманам, а ружьё упёрлось прикладом в пол между колен.

— Так, отец. Едешь строго по маршруту, никаких отклонений. Путь чистый, без мин, засад и блокпостов. По крайней мере он был таким несколько часов назад. Лучше варианта всё равно нет. При возможном обстреле сразу давишь акселератор на всю железку. В случае принудительной остановки — закатываешься под машину, бой веду я. Ты, Соф — я обернулся — калачиком прячешься под сиденье и не вылезать. Ясно?

— Ясно, — сказала она сзади, уже вполне взявшая себя в руки. Лишь красные глаза, ещё не полностью восстановленное дыхание, да смятый в руках платок выдавали недавнюю бурю эмоций.

— Ясно–то оно ясно, вну́чек. Только вот что будет, если остановит нас, допустим, ГАИ? Или другие какие наши люди? Тоже стрелять будешь? — не смотря на всю его покладистость, ехидства ему было не занимать.

— Нет конечно. Я скомандую остановку, да и всё. Документы все у нас при себе. Какие проблемы, бать?

— А скажи, внучек, ты хоть раз с донесением линию фронта пересекал?

— Ты как будто пересекал, мужик! — разговоры, в которых подчинённый начинает намекать командиру на его тупость, и глумится — до добра не доводят.

— Было дело когда–то давно… — дедок поднял руку и достал из–за водительского козырька документы.

Я взял их, машинально заглянув внутрь. Саркастическое замечание о том, что по возрасту наш шофёр мог переходить линию фронта разве играя в «казаков–разбойников» или в «зарницу», застряли у меня в горле. Я посмотрел на него ещё раз, первый раз внимательно. Высокий, худой, абсолютно седой, сухие узловатые руки со слегка провисшей рябой кожей. Нет, ему конечно не полтинник с мелочью, как мне показалось когда я с ним разговаривал. Ему шестьдесят, может даже шестьдесят два. Шестьдесят пять — край. Я снова посмотрел в права: год рождения тысяча девятьсот тридцать третий, тридцать первое марта. Как так–то? Дедушке за рулём восемьдесят с мелочью. И всё равно он слишком молод…

— Когда началась война, мне было восемь лет. В сентябре я собирался идти в первый класс, как тогда положено было. Жил я в небольшом посёлке Гомельской области, в Белоруссии. Отец ушёл на фронт через неделю. Тогда очень многие думали, мол война будет короткой. Малой кровью, могучим ударом, да на чужой территории. И всем хотелось на фронт — тоже шапку в немцев кинуть, пока драпануть не успели. В итоге драпали наши, сломя голову и теряя на ходу тапки. Предатель Павлов обеспечил для этого все условия, проигнорировав все приказы о подготовке к войне, и даже саму директиву о приведении войск в боевую готовность, в ночь на двадцать второе июня. А сам бросил вверенный ему военный округ и сбежал. Его конечно нашли и расстреляли, но это не повлияло на тот факт, что Западный Особый военный округ рухнул, не успев стать Западным фронтом и начать воевать. Это не восстановило сотни самолётов, сгоревших на аэродромах в первые часы войны, и не вернуло четыреста тысяч солдат, погибших и попавших в плен в десятках мелких котлов, так и не выбравшись к своим. Мой отец тоже сгинул где–то там, неизвестно где, неизвестно когда. Похоронку на него мы с матерью так и не увидели. А когда пришли немцы, я убежал к партизанам. Партизанские отряды появились почти сразу. В отряде мне всыпали ремня и выделили бойца, который отвёл меня домой к матери. Было очень больно и обидно. Ведь я был вполне взрослым мужчиной! Мне было целых восемь лет! — рассказывая о событиях более чем полувековой давности, старик сохранял внешнюю самоиронию, хотя по голову чувствовалось, что те воспоминания даются ему очень нелегко. — Дома мать взяла хворостину и надавала так, что я два дня ел стоя, но спустя полгода я снова убежал. Набрал за пазуху картохи из подпола и утёк. С едой уже тогда было так себе. В отряд меня конечно никто не принял, но я стал таскать разного рода донесения, мелкие вещи между партизанскими базами, иногда — и продукты из деревень. В общем стал посыльным, вроде того мальчонки, что сегодня бандиты убили. Через линию фронта я конечно же никогда не ходил, даже когда Красная Армия освобождала Белоруссию, но, как поднимаешь, определённое представление о перемещениях по тылам противника я имею.

Я сидел слегка прибитый данной информацией. Нет, я конечно видел, много раз видел в больницах людей, которые внешне сильно не соответствовали своему возрасту. Причём как правило люди выглядели старше. Но я встречал людей которые выглядели на семь лет моложе реального возраста, на десять. Но, блядь, не на двадцать же! А ещё рядом со мной сидел, и более того, уверенно вёл машину самый настоящий партизан Великой Отечественной. Плевать что он мальчишкой шнырял из посёлка в посёлок, и ни разу не выстрелил в оккупанта. Он всё равно там был. Видел. Участвовал. И быть может, на тех клочках бумаги, что он носил, были данные, существенно повлиявшие на боевые действия. Увидел партизан–разведчик военные эшелоны на станции, передал через мальчишку в отряд, в отряде радист отстучал в центр. И за линией фронта поднялись в воздух самолёты, долетели, сбросили бомбы. И несколько сотен Гансов, Жаков и Карлосов просто не доехали до фронта. Не выстрелили в Вань и Петь. Не изнасиловали Марин и Тамар. Не угнали на работу в Рейх Борь и Свет. Не онемечили маленького Красарма, дав ему имя новое Клаус. И все эти Вани, Пети, Марины, Тамары и Красармы остались живыми, родили детей. И их дети, или дети их детей, уже родили уже родили нас. Меня, Софью, Лясю, Витю Аргона… А не донеси вот он, этот мальчишка, тот несчастный клочок бумаги — кто–то просто бы не родился.

— Я, собственно, к чему говорю, вну́чек, — после небольшой паузы продолжил дед. — В деле оперативной доставки разведданных, свои, непредупрежённые свои, бывают порой немногим лучше врагов. Убить, они тебя может и не убьют, а вот задержать могут. На час, на два, а то и на несколько суток. В итоге данные устаревают, и зачастую их можно просто выбросить. А теперь сам посуди: у нас сейчас в машине странная компания из трёх человек, которые не являются родственниками, готовый к бою карабин, пусть и легальный, и едем мы из зоны боевых действий, без вещей. На месте сотрудника полиции я бы задержал до выяснения, без разговоров.

— Добро, твои… — я запнулся. — Что вы предлагаете, Николай Васильевич? — я снова мельком глянул в права.

— В общем–то, ничего особенного, Юрий… как Вас по батюшке, молодой человек?

— Можно просто Юра.

— Я предлагаю договориться заранее, только и всего. Девушка, как Вас?

— Софья.

— Софья, ты — моя внучка. Запоминай. Тебя зовут Софья Александровна Малы́х. Твой отец, мой сын, Александр Николаевич, погиб три года назад в автокатастрофе. Мать — Нина Ивановна, инвалид–колясочник, осталась дома на улице Минина дом тридцать восемь, квартира семь. Ты беременна, на третьем месяце. У тебя начались острые боли в животе. Твой жених Юра решил везти тебя в Красный, в больницу, так как ближайшая к нам медсанчасть номер восемь из–за теракта помощь оказать не смогла. Ты, Юра, порывался поехать сам, взяв ружьё и мою машину. Но я убедил тебя взять меня с собой, так как ты не очень опытный водитель, а ещё ты, как и любой человек, не можешь одновременно стрелять и вести машину. Это, кстати, правда. Не можешь. Я ещё и поэтому напросился с вами. Я хоть в уме ещё, и выгляжу довольно крепким, а конец всё равно где–то близко. С вами хоть детство своё партизанское вспомнил…

— А зачем столько сложностей, Николай Васильевич? Зачем придумывать смерть сына, инвалидность невестки? — спросила Софья.

— Я ничего не придумал, — голос старика одеревенел. — Повторяйте легенду.

Смутившись до крайности, мы по очереди повторили легенду, каждый от начала до конца. Причём Софья ни разу ни в чём не ощиблась, хотя я, признаться, сомневался в этом. Сексист я, что поделать…

— Вот и хорошо, детки. Ты, Сонь, документы свои спрячь в спинку моего сиденья.

— Ага, в больницу без документов поехала… — угрюмо проворчала она, подчинившись.

— Придумай что–нибудь правдоподобное. Других вариантов всё равно нет, — отрезал я.

Машина въехала в лес. Озираться я не перестал, хоть мне и стало несколько спокойнее: во первых мы всё дальше удаляемся от эпицентра катастрофы, а во–вторых в лесу нас не сможет догнать какой–нибудь шальняк, прилетевший за три километра. Впрочем, канонады в Городе слышно уже не было.

Медленно надвигались сумерки. Натоптанная колея городского перелеска сменилась дикой кривой тропой между деревьев достаточно густого, но чистого бора. Ни тебе валежника, ни тебе бурелома, всё же вплотную к городским окраинам примыкает. Думается мне, по этой тропке только егерь из леснадзора и ездил, на казённом «Хантере».

Где–то через час неспешной езды по лесу, я начал уставать. Напряжённо всматриваться в темнеющий лес в поисках возможной засады — занятие довольно утомительное. Очень хотелось откинуться на спинку сиденья, закрыть глаза и расслабиться. Но я держался. Держался. И всё равно проморгал засаду. Если её вообще можно так назвать.

В редеющем лесу, за пару сотен метров до выезда на трассу, на дороге стоял человек в сигнальном жилете и с гаишным жезлом.

Машина только перевалила через невысокий бугор, и выскочила прямо перед ним, метрах в двадцати. Поперёк дороги лежала небольшая сосенка, сантиметров тридцати в диаметре, и объехать его было можно разве что протаранив кусты. Впрочем, человек враждебности не проявлял, а лишь призывно махнул нам жезлом. Мы остановились метрах в семи перед мужиком, и я, взяв карабин наперевес, вылез из «Нивы». Оружие не произвело на человека с жезлом никакого впечатления. Совершенно спокойно, не трогаясь с места, он сказал:

— Приветствую! Будьте добры, выйдите из машины, и предъявите документы.

— А ты, собственно, кто? — доставать ксивы и подходить я не спешил, лишь поправил на шее оружейный ремень и облокотился на машину. Включил быка, так сказать.

— Я‑то? — парень, которому было около тридцати, безразлично пожал плечами. — Да никто, в общем–то. Пустое место. Я из поискового отряда имени Ирины Бухановой[21]. Волонтёр. Проверять документы у тебя я права не имею, если ты об этом. Но у меня есть вот такая штука — он отогнул свой оранжевый жилет и продемонстрировал мне такой же Baofeng, как и у меня. — И если будет нужно, то в течении где–то трёх–пяти минут здесь будет десяток росгвардейцев с автоматами, и на бронированном «Тигре». Надо?

— Нет. Я думаю, мы так разберёмся, — я отлип от кузова и шагнул к волонтёру.

— Ты бы это, оружие убрал, а? — предупреждающее движение жезлом. — А то вот они — он указал в кусты — могут тебя неправильно понять, и наделать в тебе дырок. Будешь потом как дебил, с дырками ходить.

Я бросил взгляд в сторону куда указывал жезл и мне стало очень некомфортно: из кустов, метров с десяти на меня сосредоточенно смотрели стволы трёх ружей, на вскидку — двенадцатого калибра. Их грамотно держали поджарые крепкие ребята в камуфляже модной нынче расцветки «A-TACS FG». Безо всяких оранжевых жилеток. Такой же камок был и на «инспекторе».

С некоторым усилием сохранив внешнюю невозмутимость, я демонстративно закинул свою «Сайгу» за спину, достал из кармана документы и преодолел оставшиеся несколько шагов до волонтёра. Стволы, направленные на меня, опустились.

Смотреть предъявленные документы он не стал. Просто достал телефон, и последовательно отфотографировал паспорт, права, приписное удостоверение и оружейные ксивы. Потом включил диктофон:

— Откуда, куда, зачем?

— У подруги ранний токсикоз, плохо стало. А в Городе полный блэкаут, больницы не работают, скорая не ездит. Если здесь стоишь, то знаешь наверное что происходит. Дед её вон напросился с нами ехать.

— Дед? — парень с недоверием посмотрел на меня, всмотрелся в стекло внедорожника. — Он скорее в отцы годится, если твоей подруге не двенадцать, — его голос был столь же подозрителен, сколь и ехиден.

— Ему восемьдесят с мелочью, просто сохранился хорошо. Сейчас сам убедишься. Я тоже когда с ним знакомился, не поверил пока паспорт в руки не взял. Николай Васильевич! — я обернулся к машине и махнул рукой: — идите с Софьей сюда!

Кряхтя, дед полез из–за руля. Не знаю, кряхтел ли он на публику, или просто так, но именно в этот момент я впервые почувствовал что он — действительно глубокий старик. Дело было не в самом кряхтении. В каждом движении была старческая скованность. Осанка — тоже далеко не мальчишеская.

Он вылез из машины, откинул кресло, подал руку «внучке», помогая ей выбраться. Джентльмен, блин, Роберт де Ниро из фильма «Стажёр». Сначала платок, потом это…

Меж тем мой визави пристально вгляделся в Соню и деда. На лице у него появилось невнятное, несформулированное подозрение. Он почувствовал что что–то не вяжется, но не мог сходу определить что. Зато я понял. Старенькая отечественная машина, древний камок на деде и паршивые шмотки на мне — никак не бились со спортивным костюмом Софьи за тысячу долларов. Сука… Мы этого не учли. Нужно забалтывать волонтёра. Он не мент, может получиться.

— А как так вышло, что гражданских выставили на блок–посты? И откуда у вас оружие?

— А откуда оружие у тебя? — вопросом на вопрос ответил волонтёр. — Из магазина, наверное. Ну вот и к нас оттуда же. Волонтёрские организации, вроде нашей, занимаются главным образом поиском потеряшек. Как правило, это — дети и старики, заблудившиеся в лесу. А в лесах у нас, порой, и медведи водятся. И даже кабаны. Ты сам — охотник?

— Нет, — откровенно ответил я.

— Ну вот. А охотники говорят: идёшь на медведя — готовь пули, идёшь на кабана — готовь гроб. Эти дикие свиньи крайне опасны. Быстрые, агрессивные, живучие, сволочи. Клыки у них — моё почтение. В общем ружьё в поиске — штука очень нужная. Милиция, которой мы помогаем, и лесники, на чьей территории работаем, смотрят на это сквозь пальцы. Благо предупреждены всегда.

— А здесь как оказались? — Софья и Николай Васильевич уже подошли и Николай Васильевич протянул документы. Я продолжил манёвр отвлечения, благо собеседник мне попался подходящий:

— Ну вы же гражданские! Пусть даже и с оружием. У вас же ни документов, ни полномочий, ни фига! Как и кто вас мог сюда отправить?

— Ну документы, у нас, положим, есть. И на оружие, и охотничьи билеты, и военные. Полномочия нам не нужны. У нас есть внутренняя необходимость делать мир лучше. И за нашей спиной стоит государство. Не зря я тебе сказал про мобильную бронегруппу в пяти минутах, — словоохотливость отвлекала волонтёра от ненужных мне мыслей и вглядывания в фотографируемые документы. — И отправлять нас не надо. Мы сами вызвались. Когда сегодня утром МЧС разослало по всему району уведомления о ведении режима ЧС, первое что сделал наш региональный координатор — позвонил кураторам и предложил помощь. Почти весь день ушёл на утрясание формальностей, получение согласований и накладку взаимодействия с военными. Они в первую очередь всё же ЧОПы подгребали под это дело. Нас так, по остаточному принципу… Так что мы тут всего час, и вы — первые, кого мы встретили. У нас задача — провеять документы, и при любых непонятках вызывать гвардию по рации. Ты хоть сам расскажи, что в Городе стряслось. Я сам из Крылова и никакой информации нам толком не дали.

— В городе произошёл крупномасштабный террористический акт. Про Буйнакск слышал? Вот что–то подобное. Терорюги перестреляли всех ментов, половину врачей и спасателей, отрубили во всём городе электричество, газ, воду и каналию. Организовали заторы на всех основных трассах. В общем устроили тотальный блэкаут. Мы еле–еле выбрались, и то, как видишь, лесными тропами. Сколько тут по прямой до города? Километров пятнадцать? А мы уже под сотню навернули.

— Нда… Ясно… — парень снова открыл приложение диктофона и остановил запись. — Ладно, давай запишу твой номер телефона. Тебя могут вызвать, дать показания. Когда–нибудь. Так будет проще найти. И можете ехать.

Есть, кажется заболтал я его. Документы Сони, которая стояла рядом, изображая некоторое общее недомогание, он не попросил.

Когда я заканчивал диктовать, он вновь поднял глаза на мою девушку, и в его глазах снова мелькнула Мысль. Прежде чем я успел что–то подумать или сделать, Соня зажала рот ладонью, согнулась пополам, и ломанулась в кусты. До нас донеслись тяжёлые звуки рвоты.

— Видишь: говорю же: токсикоз, — я был несколько озадачен, но упускать такую возможность было нельзя.

Я устремился на помощь подруге. Хотя чем я мог помочь? Волосы подержать? Платок, чтобы утереться — и тот у неё… Вода! В машине была бутылка с водой. Я метнулся к машине и вытащил полторашку минералки, её мне Ландыш в ноги положил, к ружью.

Я пробрался в кусты к Соне.

— Ты как, маленькая? — произнёс я прежде, чем увидел её.

Со́фа сидела на корточках, тяжело дышала, её лицо было бледным, глаза — выпучены.

— Нормально, — просипела она, утирая губы дедушкиным платком.

Я присел рядом на корточки, и отвинтив крышку, протянул бутылку девушке. Староста прополоскала рот, сплюнула, а потом, не отрываясь, выпила почти всю бутылку, остатками ополоснув лицо.

Я помог девушке подняться, и повёл её, поддерживая под руки к машине. Полоскало её, однако, от души, если судить по холодному поту, которым она покрылась, по дурно пахнущей луже под сосной, и по едкому запаху жёлчи, исходившему от олимпийки. Я усадил Соню на заднее сиденье, взглядом спросил волонтёра — тот махнул рукой, мол: езжайте, чёрт с вами, а сам схватился за деревце, перегородившее тропу.

Когда мы в молчании выехали наконец на трассу, я шумно выдохнул:

— Уфффф… Всё… Вырвались… Ну, Николай Васильевич, теперь гони в Новореченск, и так уже темнеет.

— Ну, вну́чек-командир, погнать не погоню, но доедем быстро, — и он притопил педальку, разогнав машину километров до семидесяти.

Какое–то время мы ехали молча, но меня глодал вопрос. Дебильный. Но глодал. Решившись, я всё же спросил:

— Соф, что это было?

— Ты про что?

— Про твоё внезапное недомогание, я упёрся взглядом в панель, не решаясь обернуться.

Ответа не было долгих пять секунд, а потом раздался звонкий весёлый смех, меня внезапно обняли сзади и поцеловали в щёку.

— Халик, ты такой милый, когда ревнуешь. Нет, я не беременна. У меня вообще–то говоря месячные закончились три дня назад. И ты об этом наверняка знаешь.

Я задумался: ну да, шесть дней назад она просила у меня таблетку дротаверина, у неё стабилизировалось настроение, а позавчера прошли вылезшие на лице два прыща. Я всё это вполне осознанно отмечал и делал выводы. Просто тогда же, позавчера, началась вся эта хуетень, и нюансы цикла любимой женщины были выброшены из головы: в ней места и для более важных–то вещей не хватало.

— В курсе, — из положения надо бы выйти, хотя какое там… — вот и спрашиваю.

— Халик, я вижу, когда ты ревнуешь, — меня снова поцеловали, вызвав волну мурашек по спине и обняли ещё крепче. Я прижал её ладони к своей груди, желая продлить этот момент как можно дольше. Не отрывая рук, Соня продолжила гораздо менее радостным голосом:

— Я просто подумала, что так будет убедительнее. Для большинства людей токсикоз, да и вообще беременность — это обязательно рвота. И вызвала в памяти самое жуткое воспоминание.

Я обернулся, посмотрел в её глаза, в которых, казалось, заблудились искры бенгальских огней.

— Ты прирождённая актриса, Солнце. А какое, если не секрет? — и зачем я это спросил?

Сонино лицо в миг посерьёзнело, она медленно, отрывисто произнесла:

— Первый курс. Секционка. Новорожденные.

Мда… С одной стороны неудивительно. Я как–то тоже впечатлился, когда залез в тот бак в секционном зале кафедры нормальной анатомии. Это была середина первого курса, к когда–то невостребованным трупам бомжей и зеков, стабилизированных в формалине, я к тому моменту уже привык. Эмоций они (как и отдельные их органы) уже не вызывали, кроме академического интереса. Но однажды, в поисках бака с хуями (мужскую половую систему проходили, помнится), я отрыл обычную с виду пластиковую бочку. И увидел ИХ. В водном растворе формальдегида плавали спинками кверху три бледных (на фоне коричневого раствора) детских тельца. Конечно же понятно, что это мертворожденные младенцы. Они никогда не жили и не дышали. Но своими телами, ставшими наглядными пособиями для будущих педиатров, они сделали важный вклад в благополучие живых. Но всё равно.. Зрелище жутковатое, особенно для восемнадцати–девятнадцатилетних студиозусов. Это с одной стороны. А с другой… мне бы такое воспоминание на роль САМОГО жуткого.

Впрочем, всё равно, мне оставалось лишь развернуться полностью и крепко обнять девушку. Я гладил её спину в стрейчевой футболке, и впервые за последние двое суток по–настоящему расслабился.

— Кончайте обниматься, подъезжаем, — произнёс дед, слегка ворчливо, но улыбаясь в несуществующие усы.

В ста метрах по трассе, был отворот к посёлку, на котором уже показалась сторожка поста вневедомственной охраны.

Я спохватился, вспомнив, что у меня под ногами всё ещё готовое к бою ружьё. Разрядить, сделать контрольный спуск, поставить на предохранитель, сложить приклад и убрать ружьё в чехол.

К машине подошёл полицейский, по случаю чрезвычайного положения это был целый капитан, одетый в бронежилет, с «ублюдком» на плече и «дозором»[22] на груди.

— Вневедомственная охрана МВД, капитан Каменских. Пожалуйста выйдите из машины и предъявите документы.

Нам не оставалось ничего кроме как повиноваться.

Капитан придирчиво проверил всё, что ему предоставили, внимательно сличил наши лица с фотографиями, поинтересовался моим оружием. Я предъявил ему чехол, но он махнул рукой, не став сверять номера. Тупых вопросов, типа, откуда едем и зачем в машине ружьё, он задавать не стал. Лишь поинтересовался, к кому мы едем. Слово взяла Софья.

— Едем домой к моему отцу. Он живёт в этом посёлке, вторая улица, домовладение двенадцать, — сухо отрезала она.

Мент пожал плечами и поднял шлагбаум.

«Нива», выглядевшая достаточно нелепо на фоне высоких заборов с краснокирпичными столбами, и коттеджей, возвышающихся за ними, достаточно быстро привезла нас к зелёным воротам искомого адреса.

— Ну вот ты и дома, моя маленькая.

— Спасибо, Халик.

Мы вышли из машины, я открыл багажник, достал сумки, протянул ей и мы встретились взглядами. Девушка улыбалась. Несколько секунды мы молча стояли, глядя друг другу в глаза, а потом она обвила мою шею и поцеловала в губы. Второй раз за сегодня, четвёртый — за всё время. Первый раз — сама, осознанно и спокойно, а не под воздействием сиюминутных эмоций. Меня куда–то унесло. Я воспарил над землёй и полетел в облака, купаясь в лучах закатного солнца. Это длилось целую вечность. Или бесконечно малую долю секунды. Наши губы разъединились, Софа положила мне подбородок на плечо, не отпуская меня.

— Может останетесь? Я тебя с родителями познакомлю. Деда тоже найдём куда пристроить. Дом большой.

Я тяжело улыбнулся, ткнувшись в её волосы. Небо рухнуло на землю, Дунай потёк вспять. Русские взяли Измаил, а я — завоевал Софью.

— Прости, Сонь, у меня приказ. Мне необходимо доставить информацию в оперативный штаб и сделать кое–что ещё, а для этого нужен интернет, — с трудом сказал я.

Девушка отстранилась и снова заглянула мне в глаза:

— Ты всё можешь сделать и у меня. У нас спутниковый есть. А утром поедете. Оставайся, Халик, — её взгляд обещал мне всё, и даже больше. — Только Юру оставь здесь.

В последние двое суток со мной много чего произошло впервые. Я первый раз убил врага, первый раз пытал пленного, первый раз командовал боем и нёс потери. А сейчас меня впервые покоробило от моего собственного имени. Имени, данного от рождения. И даже не стычка с таджикской диаспорой сыграла роль. Просто не нужно меня делить пополам. Я целый.

И если десять секунд назад я уже был почти готов согласиться, то сейчас абсолютно твёрдым и спокойным голосом сказал:

— Нет, Сонь. Мне нужно ехать, — потом помедлил ещё секунду и добавил: — у нас с тобой ещё будет достаточно времени.

Бенгальские огни в её глазах погасли, в закатных сумерках показались даже какими–то колючими. Впрочем, это моё личное восприятие, на самом деле выражение лица не изменилось, разве что стало чуть серьёзнее.

— Езжай, раз надо. Главное не пожалей об этом, Халил Худайберды.

— Меня зовут Юрий Семёнов, Сонь. Увидимся, — я сел в машину и дед нажал газ.

Примечание:

[22] permpoisk.ruvk.com/permpoisk

[23] Дозор-77 – нагрудный видеорегистратор для сотрудников правоохранительных органов и других специальных задач

8 комментариев к “Роман-боевик «Партизан. Защитник Государства» // Кирилл Кащеев”

  1. Начиналось неплохо, юмор и сарказм порадовали, много несостыковок в хронологии связанных с реальностью но т.к. это роман, сойдёт. Честно, было интересно до главы: Ирина, потом какой-то сумбур, но осилил. Теперь про контекст, четко просматривается предвзятость к хохлам, не ну, были затронуты и другие нац-ти, но уж ярко выражены события последних лет на Украине и явная ненависть к украинцам как таковых. Создалось даже впечатление что на этой почве и рождался этот роман-газета, нехорошо как-то получилось. Считаю что админы должны пресекать подобного рода посты, хоть романов, хоть сочинений и т.д. несущих в себе ненависть, расизм и всё в таком духе. Сайт как я понимаю международный и создавался не с этой целью, а объединить ЛЮДЕЙ которым любо направление в выживании, бушкрафте, препперстве и т.п. С уважением, берегите себя и удачи всем.

    Ответить
    • Да какой там нацизм? 😄 Там лютый и дремучий социально-политический мрак в черепе у автора (на основании слов лирического героя). Автор выражает ненависть ко всем, начиная от Украинцев и заканчивая скинхедами, либералистами, и тд. Ну и так ватно, что можно ватными бушлатами дивизию обеспечить. )
      Но местами очень интересно.

      Ответить
  2. не очень интересно, но концовка обнадёживает. Дифирамбы дядюшке Пу не катят.

    Ответить
  3. А мне зашло, захватывающе и сюжет достойный. Давно не находил легкого и атмосферного чтива, автору- респект и ачивка. Все социально- политические аспекты — личное дело автора, его взгляд. Ну и пусть будут на его совести.

    Ответить

Оставьте комментарий